«Понауехавший» из родного зауральского Кургана в
Москву бывший учитель русского языка и литературы, а ныне внештатный сценарист
студии «NEO» Володя Писарчук за семь лет жития в Первопрестольной
так и не обзавелся московской регистрацией. Однажды, собравшись с духом,
Писарчук подошел было к зданию полиции, но увидев плотно сомкнутые ряды
«коренных гостей столицы», жаждущих получить разнообразные разрешительные
документы, подумал с облегчением: «Пустая затея, мне не пробиться, уйду в
подполье». И Писарчук стал жить нелегально...
Всякий раз перед выходом из своего съемного жилья
Володя прислушивался к тому, что происходило в секции. За годы существования в
Москве у Писарчука выработались и другие полезные навыки, которые стали
рефлексами: прячась от румяного жадного участкового, он открывал дверь только
на условные звонки; не доверяя родному отчасти колониальному правительству,
менял гонорарные рубли на доллары США; едучи в метро он делал вид, что читает
заученную наизусть поэму Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки». Пассажиры с «живыми»
книгами, вымирающий класс «подлинной полуинтеллигенции» меньше обращали на себя
внимание полиции метрополитена. Словом, в своей стране Писарчук выучился жить
почти невидимым эмигрантом...
Однажды поздним августовским вечером Володя стоял на
балконе не своей скромной квартиры, пил чай со льдом и с привкусом рассказа
размышлял над сценарием рекламного ролика с пошлым названием «Всегда улетная
погода», где речь шла о сказочных путешествиях. Сахарный песок океана, чайный
душистый бриз, тесный купальник шоколадной незнакомки на пляже – навсегда не
твои вкусы жизни. Твоя доля – это неустроенный быт временного существования в
чужих квартирах, что в общем дает ощущение долгой молодости, после которой,
верно, наступит неожиданная старость. Успокаивая себя, Писарчук подумал о том,
что пишет он почти, как лучший из Владимиров Владимировичей – Набоков, но только
другими словами.
Обжигаясь ледяным чаем, Володя отшатнулся, мимо
Писарчука в жутком безмолвии стремительно пролетел человек. Вслед обреченному
плавно промелькнула сторублевая купюра. Невзрачная лоскутная цена жизни,
пронеслось в голове, проклятая профессия сценариста…
Внизу послышались истошные бабьи крики мужчин.
Купюра невесомо и обессиленно опустилась на балкон
Писарчука…
Володя мгновенно погасил свет. Проверил, надежна ли
заперта входная дверь. Затем, опустившись на карачки, он подполз к распахнутому
настежь балкону и, стараясь не смотреть на сторублевую бумажку, стал
прислушиваться, третий этаж позволял это. Внизу образовалось базарное
толковище, спустя несколько минут возникла полиция и «скорая помощь».
В подъезде забегали полицейские, бесстыдно
распахнулись двери квартир, суетливо загомонили жильцы – дом наполнился резкими
шумами возможных арестов, зычных приказов, отрывистых вопросов, задавленных
виноватых ответов. Почудился предрассветный кошмар навечно памятной усатой
эпохи.
Не забывая об отсутствующей регистрации, Володя замер,
затаив дыхание – в его дверь настойчиво позвонили. Он и не думал открывать –
обязательная проверка документов сулила существенные траты, и это было меньшее
из неприятностей. Как будто ожидая удара, Писарчук зажмурился – позвонили вторично…
Внизу, во дворе послышались шуршащие, заикающиеся
звуки рации, офицер полиции сообщил какому-то «товарищу майору» про то, что
«данная смерть – это самоубийство». Потому что «так будет меньше формализма в
рапортах». А что до обстоятельств, то, возможно, «крышевание… то есть, крыша
четырнадцатого этажа».
Вскорости «скорая» и полиция уехали. Народ,
безмолвствуя, разошёлся. Небольшая, в полчаса, драма закончилась ночной
покойной тишиной. И только сторублевая купюра мертвеца, в ожидании, безвольно
лежала на балконе Писарчука…
В сорок лет, бросив всё, в том числе пожилых
родителей, приехал из своего Зауралья в Москву. Ночевал на вокзале. Затем снял
комнату. Подрабатывал в рекламных агентствах. Сделал несколько документальных
фильмов. Снял квартиру. Познакомился с режиссером игрового кино. Написал
сценарий сериала. Сериал сняли, но на этом всё закончилось. За десять лет так
ничего и не смог – всё то же бесприютное съемное жилье, «одноразовые» отношения
и бесконечные мелкие дни, наполненные попытками выжить. Похоронил отца и
забросил состарившуюся мать. Сценарист-неудачник на грошовых подработках где
только возможно. Пугающийся всего внештатный автор студии «NEO». Отгораживался от неприятностей маленьким бумажным
Веней Ерофеевым. Издалека обожал высоких, недоступных ему брюнеток. В последнее
время понял, что слово «рукоблудие» в сущности инквизиторское. Жил нелегально,
без регистрации.
И в своё пятидесятилетие, решив, что жизнь проиграна,
это ничтожество залезло на крышу моего дома и с облегчением шагнуло в скучную
бесконечность вечности – Писарчук мгновенно увидел историю самоубийцы.
Завтра заплачу за телефон, подумал Володя, не
пропадать же этой «небесной сотне», а потом позвоню Любови и скажу уже,
наконец, что люблю её. Может быть, если я это сделаю на деньги покойного, ему
зачтется?
Писарчук вдруг осознал, что он так и стоит на карачках
перед балконом, и напряженно прислушивается к тишине.
С облегчением перебрался на диван. Идти в ванную и
раздеваться не хотелось. Не хотелось включать свет. Хотелось лежать в уютной
летней темноте и ни о чем не думать. Вспомнил, что он так и не сочинил сценарий
ролика с привкусом рассказа. Засыпая, попытался представить конец рекламной
истории, но вместо этого увидел на крыше дома брошенную растрёпанную сироту –
поэму Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки».
(Москва – Курган – Москва, май-август 2007-2014 гг.)
Комментариев нет:
Отправить комментарий