Пустынный
пейзаж берега нарушил огромный, явно одинокий пляжный пакет. Удивленно
рассматривая пакет, он замедлил шаг… Из воды, совсем рядом с ним, бесшумно
появилась купальщица, таинственная тень в «бикини». Она вышла из моря и
направилась к своему пакету, он не успел толком оценить линии её фигуры, вдруг
началась нервная и подробная суета. У купальщицы внезапно упал её условный
лифчик, он упал прямо перед его носом. Незнакомка ахнула, и незамедлительно
прикрыла руками свое сокровище – трогательный, беззащитный, женственный
жест-крест. Он проворно поднял лоскутный бюстгальтер и протянул ей, деликатно
отвернувшись, но увидев, разумеется, и даже оценив. «Как же это так?!» – «Да
вот так!»
«Нет,
– пронеслось в голове, – двойного счастья не будет, вслед за почти невидимым
лифчиком трусики её факультативные, конечно, не упадут, а жаль!»
Незадачливая
незнакомка, сердясь уже на него, невиновного – неистребимая женская сущность –
попыталась, повернувшись спиной, торопливо надеть свой «падший» бюстгальтер и…
– Да
что же вы, в самом деле, стоите?! Помогите же мне!..
Беззастенчиво
разглядывая плавные впадины талии и выпуклые объемы бедер, путаясь в непонятных
веревочках и касаясь её прохладной влажной спины, он попытался… Что? Куда? И
главное, зачем? Всё ведь и так хорошо…
– А
это… эти… – он чуть не сказал «постромки», – на плечи?
– На
шее надо завязывать. И ниже ещё.
–
Ниже?!
– Да
не настолько же ниже! Там уже не спина! Там, где вы безуспешно завязываете –
это задница!
Она
стала помогать уже ему, их руки соприкоснулись, и тут… кусочек её пляжного
бюстгальтера оказался у него в руке! Он содрогнулся.
–
Черт, – в сердцах вскрикнула она, – да что же вы такой неловкий?! Новый ведь
был купальник! Только купила!..
–
Простите, я…
–
Дайте мне пакет, – она подавила в себе истерику, – вы сможете? Чтобы ничего не
порвать?!
–
Извините! – он стеснительно протянул ей пакет, – я куплю вам...
– Да
зачем вы пакет мне даете? Достаньте оттуда полотенце! Вы какой-то природный
идиот! Со справкой!
Совмещая
торопливость с деликатностью, он вынул полотенце.
– Да
разверните же его! – она энергично топнула ножкой.
Думая
о том, что в сумерках не видно, как «стыдная» краска заливает его лицо, он
развернул полотенце. Отвернувшись опять, незнакомка стала демонстративно
драпировать грудь.
–
Проводить вас? – он осторожно обнял её невесомый пакет.
Они
шли в сторону гостиницы.
– Вы
меня уже провожаете, – она выговорила это с явной неприязнью, но, тем не менее,
они шли рядом.
Подумалось,
ни мужа, ни друга у неё нет. Да и в самом деле, стала бы она развлекаться
ночным купанием в одиночестве, если бы кто-то у неё здесь был? С другой
стороны, может быть, они поссорились? Нет же, даже во время ссоры одиночное
ночное купание, да еще и на «дальнем» пляже – это странно занятие. Хотя…
– Вы
здесь надолго? – она задала вопрос, казалось, без тени любопытства.
–
Через четыре дня улетаю.
–
Только не говорите мне, что в Москву…
–
Именно.
– О,
Боже, – еле слышно сказала она, но он услышал, – только этого мне не хватало…
Хотел
спросить, это предложение? Но не спросил, сделал вид, что не понял.
Они
молча дошли до её номера, который оказался в другом конце их совместного
корпуса.
Только
тут он разглядел её… Внимательный сосредоточенный взгляд серых глаз и высокие
дуги острых бровей делали выражение её лица «избыточно ответственным». Вздорный
вздёрнутый нос выражал нечто неопределенное, но решительное, вроде: «Вот так
вот!» Капризные и своенравные губы были стремительного, но мастерского рисунка.
Мокрые чёрные волосы касались ровных белых плеч «ускользающей» пловчихи. В
девушке ощущалась готовность к осторожному, хорошо взвешенному авантюризму,
который, дополняя, вероятно, укреплял семейный консерватизм. Такая и изменит
преданно. Se tu!
– Я
пойду… – сказал он нейтрально «в пространство», имея в виду непонятно что.
«Не в
номер же свой она меня пригласить. Хотя…»
Прикрываясь
полотенцем, она кивнула, но как-то неопределенно… Момента, чтобы «полуобнять»
её, не случилось, возникла короткая неловкость – он передал ей пакет, и она
отняла руку от груди. И в это споткнувшееся мгновение он увидел свой номер, и
Михаила Юрьевича в своей постели, и он кивнул ей, она чуть нахмурила брови, и
он понял, что ошибся, но пограничная секунда бесследно исчезла…
Возвращаясь
в свой номер и проклиная себя – болван! – он подумал о том, что не услышал
звука замка в двери. Дверь просто закрылась за незнакомкой. Или ему хотелось
так думать? Или все же не услышал? Или хотелось? Или…
«Ничего,
узнаю хоть, наконец, чем дуэль эта их закончилась, Грушницкий застрелил
Печорина? Или наоборот? Или, всё же, идиоты помирились?»
Закладка
его – пятирублевая купюра из СССР – выпала из Лермонтова, и ему пришлось ещё
раз перечесть про бессонную ночь Григория Александровича перед дуэлью. Он опять
не спал и опять пытался угадать-почувствовать, убьют его или убьёт он? Идти или
не идти? Изменять или не изменять? Жениться на Насте или не жениться на Насте?
Давать ту взятку тому продюсеру или не давать?
Он
погасил лампу и попытался заснуть и подумать обо всем уже во сне.
Она
сказала: «Только этого мне не хватало»? Интересно… Покоя не давал и упавший её
бюстгальтер. И скульптурный бюст, как взбитый пышный торт, украшенный крупной
вишнёвостью. И нервные пальцы, искусно поправляющие влажную грудь…
Вздохнув,
он повернулся на другой бок, не помогло. Здесь был гладкий живот и тёмный,
совсем небольшой треугольник – о, чёрт! – трусиков. Вспомнилось, как он касался
её холодного, влажного тела...
«Но
ведь у меня только два варианта. Первый – сосредоточиться и заснуть, наконец. И
в процессе сна забыть. Да что я, в самом деле, грудь не видел отчетливую,
скульптурную? Видел. Бедра, правда, у неё редкой гармоничной округлости...»
Он
перевернулся на спину, но на потолке все было плоско и неинтересно. А второй
вариант…
Он
вспомнил еще одного своего хорошего товарища, их сопродюсера, преподавателя
театрального института, горячего Пирожкова Колю. Пирожков водил своих
хорошеньких студенток по барам и ресторанам; пристраивал их на закрытые
кинопоказы и частные театральные мероприятия; многое прощая, ставил «автоматом»
зачеты, при этом Пирог, будучи природным болваном, поступал ненормально и
аморально, более того, противоестественно – он не спал со своими студентками.
– Я не сплю с ними с особым
цинизмом и избыточным извращением...
«Нет уж! Не будь как Пирожков Колька!»
Он встал, надел халат и вышел в ночь, обманывая себя и
зная, что обманывает и мучаясь этим: «Я не пойду к ней, я просто прогуляюсь!»
Он обогнул корпус гостиницы и оказался на пустом
пляже. Море казалось особенно тихим на фоне отдаленных звуков ночной дискотеки.
Не прислушиваясь, он узнал невероятную здесь и сейчас мелодию «Танцы поющего
побережья» в исполнении джазового инструментального ансамбля под управлением
Давида Голощекина. Песок в шлепанцах и непременно неприятная мелкая галька как
в детстве, в «Артеке». Запрыгав на одной ноге, он вытряхнул гальку.
С моря задул влажный, мягкий ветер. Два таинственных
зелёных огонька, мерцающих на линии невидимого горизонта, напомнили
малопонятное слово «рейд».
«Да
глупо же вот так гулять, что я мальчик, под луной гулять? В халате! Да и она…
лет тридцать ей, наверное, не юная барышня».
Опять,
уже в который раз, он вспомнил её руки, стискивающие грудь, руки мадонны,
умеющие многое из запретного, и он пошёл к её номеру, снова ругая себя.
«Вечно
я обдумываю очевидное и постоянно оттягиваю неизбежное! А если у неё закрыто?
То? То я постучусь. Нет! Если она ждет, то номер будет не заперт, а если
заперто, то и стучаться бессмысленно».
Рассудив
таким образом, он оказался у её двери и осторожно взялся за ручку.
«А
что, если она не одна? Нет, любовь на троих – это не мое!»
Торопливо,
чтобы больше не думать, он открыл дверь и медленно вплыл в тёплую темноту, и
тут же зажглась лампа – яркая вспышка обнаженного тела. Девушка села на кровати
и стала медленно и откровенно заворачиваться в простыню. Он прикрыл глаза
рукой, тени её грудей ослепляли...
– Где
был? – у неё был тихий, недовольный голос.
Он
вспомнил Федерико Феллини: «Она спросила так, как будто они были знакомы восемь
с половиной лет».
–
Гулял перед сном, выключи, пожалуйста.
Она
картинно вытянула руку и мир стал иным – свет лампы погас.
–
Дорогу найдешь? – её интонации стали деловыми.
– На
ощупь пойду, – сказал он, неловко обнимая её.
Она
поцеловала его, поцелуй был точно выверенный, авангардный, среди передовых, не
холодный и не жаркий, этим поцелуем она как будто спрашивала: «Все ли в
порядке?» Он оценил: «Да, все в порядке». Затем подумалось: «Опытная невеста!»
У неё
были мягкие губы с привкусом чего-то девичьего, мармеладного, давно не
пробованного. Влажные спутавшиеся волосы преувеличенно душисто пахли ягодным
шампунем. Пальцы её не дрожали, и движения рук были уверенными – она помогла
ему снять халат.
До
него дошли ее последние слова, которые он услышал особенно отчетливо:
–
…всё время, пока муж не приедет.
Для
неё почему-то было важным всё и сразу расставить на свои места. Муж у них был,
и он приезжал к ним… к ней… через три дня. Она вдруг отстранилась, и он
удивился. За бесшумными, но глубокими их поцелуями, за напряженными касаниями,
она сразу же чутко уловила и поняла, он думал не о ней…
– Не
искренне целуетесь, гражданин. А почему?
«Я
должен объяснять очевидное?»
–
Именно, – она ответила на его мысли, – объясняй! Общественность желает знать.
– Муж
наш… твой приедет, а ему какая-нибудь тётка с чайником, ромовая баба из бара
скажет, про нас с тобой скажет: «А жена ваша, между прочим, здесь с таким-то и
таким-то романы крутила! Пошлые курортные!» Ты сама не понимаешь?
– Да,
действительно, – она согласилась, – тётка с чайником может, а тем более баба с
ромом. Из бара… Значит так. На публике вместе ни-ни, а всё остальное, – она
поцеловала его в губы, – да. Да?
– Да!
Она
чуть отстранилась от него:
–
Знаешь, дорогой, мы с тобой полчаса любовники… ещё не стали… а ты меня уже
расстраиваешь. У нас сейчас с тобой свидание романтическое или ссора семейная?
–
Ссора романтическая, – он тоже стал сердиться, – на фоне семейного свидания.
–
Хватит! – она смутилась. – То есть наоборот, сосредоточься и начнем. Только
осторожно. У меня мизинец выбит на правой ноге, и если его неловко задеть, то
будет очень больно. И в поликлинику надо будет ехать, вправлять его.
–
Хорошо, с особенным вниманием отнесусь к твоей правой ноге.
– К
мизинцу, милый! И наоборот надо!
– Это
как?
– Без
внимания к моей правой ноге!
–
Понял! Без внимания. Но только к мизинцу.
–
Мизинец на правой ноге не трогай. На левой – можешь. Не перепутай только…
–
Постараюсь…
Сложно
было не перепутать, но всё было хорошо, несмотря на её выбитый мизинец.
– Не
торопись.
– Я
постараюсь…
– Да
не торопись же ты!
Тюль
в спальне бесшумно наполнился морским мягким ветром, огромным парусом стал.
–
Чего вздыхаешь?.. – она положила ладонь ему на щеку.
–
Спи, всё хорошо…
О чем люди думают по ночам? Обо всем. Но чтобы ни
случилось, в итоге всегда вот это: «Что буду делать завтра?» Это и есть
ощущение бесконечности жизни, он думал об этом во сне…
Ночью они поняли друг друга и поэтому почти не
разговаривали...
Утро
ничего не испортило, после завтрака они вместе пошли на пляж. Перед этим он
медленно надел на неё и завязал на спине новый купальник, поцеловал и укусил её
легонько в шею. Они оба ничему не мешали и всё шло само собой.
Он
лежал в шезлонге и смотрел, как она выходила из воды – широкие бедра,
скульптурная грудь в пикантной тесноте влажного купальника, чудесная улыбка
полураскрытых губ, она все умела из того, что хотела.
Он
думал о том, что Настя так и не позвонила ему, и это его начинало беспокоить.
Он не успел додумать эту мысль, его обняли, спасая на какое-то время от
отчаяния.
–
Горячий какой!
–
Какая прохладная!
–
Знаешь, море в Одессе всегда разное. На рассвете, в полдень, ночью. Когда штиль
и когда шторм… Когда купаешься голой или в купальнике. И кажется, что моря
разные, одно их объединяет…
– Что
именно?
– Они
тёплые! Мы с тобой в Стране теплых морей, – потянула за руку, – идём…
Захотела
пойти «в гости», в его номер…
«В
гостях» они задержались до ужина, потом он не выдержал:
–
Идем к доктору, пусть он с твоим мизинцем что-нибудь сделает. Я и сейчас, и всю
прошлую ночь не о тебе думал, о нём. А любовь втроём – это не моё...
Сходили.
Доктор зафиксировал ей мизинец с «соседним пальцем». И вроде хорошо. И целую
ночь они о мизинце не думали… Вообще ни о чем не думали. Утром искупались.
Через час у неё начался зуд – мизинец. Опять пошли к доктору, срезали этот
фиксатор – маета...
–
Любовь с мизинцем, – она улыбнулась.
–
Любовь с мизинец, – он нахмурился.
Все
эти дни, отчасти забыв о всех предостережениях, они не расставались. Ночью, в
постели, засыпая, он держал её за руку, это были давно забытые ощущения
счастливого покоя. Вспоминали общих знакомых, «профессиональная, цеховая»
Москва – деревня небольшая. Содрогаясь, он понял, она работала редактором в
«зеленой миле», небоскребе «Империя», в Сити, по соседству с конторой Насти…
–
Хочешь, – она грустно улыбнулась, – я тебя с мужем познакомлю, он пытается
заниматься продюсированием, может быть, будете полезны друг другу. Хочешь?
–
Больно надо, – а сам подумал: «Больно».
Несколько
раз он звонил Насте. Она не взяла трубку. Через день он все же дозвонился. В
Москве был дождь, хлопоты, нервы, сроки, деньги. Всё, как всегда – замедленная
тягучая суета... Он разговаривал с Настей, не отводя взгляда от другой. Другая,
старательно не привлекая его внимание, отстраненно хмурилась. Казалось, что всё
это было игрой, включая её показную, но явно временную ревность.
С
Настей они ничего не решили, что можно решить по телефону? А с другой стороны,
сотовый телефон придумали всего для парафраза: «Где ты?» и «Я люблю тебя!»
Он
вспомнил, как Настя говорила: «Я среди нас лучше всех! Я даже лицемерю
правдиво!»
Затем
все изменилось, они сидели в кафе у моря, и он думал: «Живешь с девушкой три
дня, и кажется, что влюбляешься по-настоящему, и вот приезжает ее муж, а тебе
улетать только завтра. И вы втроем нелепо сидите в кафе, смотрите на пляж и на
закат, пьете чай со льдом и как бездарные, но старательные актеры произносите
по очереди чужие бессмысленные реплики. Главное в этой ситуации все делать
лицемерно искренне, как моя-не моя Настя. Убедительно улыбнуться, крепко пожать
руку, радостно поддержать разговор…»
– Какой ужас!
– Перестань, прекрасная погода!
– Я думаю, вы сработаетесь!
Потом она пролила свой чай, и они докучливо помогали
хорошенькой официантке вытирать стол, и заказали новый чай, и «продолжили
знакомство» – болезненный и непонятный её каприз. Наконец, мизансцена
закончилась, и эта семейная пара ушла, оставив дырявый туман кошмара. А он
остался сидеть в жарком мареве, слушая неразборчивую музыку, что монотонно
играла в кафе, наблюдая за детьми и людьми на пляже и думая о Насте и о том,
почему именно тебя выбрала такая нелепая судьба. «Что же делать, ты сегодня
немного умер, иногда так бывает, живи в смерти». Судьба сценарного захолустного
«электрического поэта» вдруг показалась ему не совсем несчастной. Усмехнувшись,
он опять не к месту
вспомнил Бормотухина.
– …Что ты обычно делаешь, когда
натыкаешься у себя в квартире на непредставленный тебе труп? – Именно перед этой командировкой в Одессу
спрашивал у него Алик.
– Обычно?! Обычно я не натыкаюсь на трупы,
тем более, на незнакомые.
– Знакомые трупы попадаются чаще, я
понимаю… И все же?
– После шока сразу позвоню в полицию!
– Дурак! Добрые люди
обычно выволакивают труп к соседской квартире, звонят в дверь и убегают.
Запомни, все так делают!
Бесшумно положив на стол счет, официантка замерла. Злобно
завыл пляжный ребенок, судя по басу – девочка.
До него долетел диалог капризной дочери и
подобострастного отца…
–
…папуля, а ты знаешь почему у конфет такие громкие фантики?
– Даже
версии нет! – радостно и честно
признался папа.
– Чтобы,
когда ты зашуршишь, все знали, что ты ешь конфету и завидовали тебе!
Солнце плавило горизонт, музыка продолжала назойливо звучать,
рассчитывая на вечность батареек.
– Может быть, еще что-то желаете? – поинтересовалась официантка.
– Нет, прелесть моя, –
он очнулся, – на сегодня мне достаточно.
…Тюль в спальне бесшумно наполнился мягким ветром,
огромным парусом стал.
«Лет до сорока ты
бессмертный» – «А потом?» – «А потом переходишь в разряд смертных». – «Успокойся, тебе до сорока лет ещё целых три месяца
бессмертия!» – «Я спокоен, пока меня
развлекают три вещи: девичья грудь, рассказы Владимира Набокова и черная икра» – «Обожаю тебя,
знаешь?!» – «Знаю»
– Чего вздыхаешь?.. – Настя положила ладонь ему на щеку.
«Ты что же думаешь, у меня случайно
лифчик упал? Какие мужчины смешные! Я несколько дней следила за вашими съемками
и твоими маршрутами…»
Наташа.
– Спи, всё хорошо.
(Москва – Одесса, «Аркадия» – Москва, Сити, «Империя»,
август 2012 г.)
Комментариев нет:
Отправить комментарий