В гробу сидел живой покойник…

Ничего не подозревая, я легкомысленно вылез из Настиного автомобиля, и в ту же секунду у меня под ногами раздался взрыв, полыхнул огонь и появился дым! Я отшатнулся в полуобмороке…

– Какой урод взорвал шашку?! – закричали в мегафон. – Их всего шесть осталось!

Я сразу подумал про себя. Мегафону, посмеиваясь, ответил другой мегафон:

– Не волнуйся, Кэп, подвезли шашки! Взрывай, не хочу! Хоть половину Берлина!

– Отлично! А взрыв мне понравился! Брутальненько!

Оба мегафона звонко расхохотались раскатистым эхом. Задев меня углом, мимо пронесли нарядный, сияющий чёрным лаком, гроб. В гробу сидел живой покойник. В белых руках покойник держал бутылку минеральной воды.

– Гроб не нужен! – Закричали в мегафон.

Работяги резко опустили гроб, покойник вывалился.

– Отцы, вашу мать! – заголосил покойник. – Вы чего?! Так же и убить можно!

– Ты и так уже на том свете! – сообщили ему. И добродушно добавили еще несколько слов. Про мать…

Вдруг кратковременно, но обильно пролился дождь…

– Выключите поливальную машину! – завизжал мегафон. – Воды же нет ни черта! Дождь сразу после покойника и убитого! В порядке живой очереди!

«Дождь» выключили, но я всё же успел промокнуть…

– Собака где?! Гав-гав!.. – загавкал мегафон. – У нас на месте убийства воет собака!

Мимо меня пробежала юная барышня. За барышней самостоятельно, без всякого поводка трусила такса, похожая на сардельку. Компенсируя неторопливость, такса озабоченно подрагивала кончиком хвоста и замшевыми ушами. Я засомневался. И не зря…

– Что это?! Что ты мне привела?! – возмутился мегафон. – Нужна нормальная собака! Овчарка! Или дог! Где полиция?!

Стряхивая с рукава капли дождя, покойник, булькая водой, подошел ко мне.

– Массовка? – с пониманием кивнул он.

– Что-то вроде, – в сомнениях сказал я.

– Нравится? – вблизи мертвец был страшен, одни серые губы чего стоили.

Содрогнувшись, я не успел ответить. В опасной близости от нас с воем пронесся автомобиль фиолетового цвета, на борту которого почему-то значилось: «Следственный комитет».

– Пока не знаю, – я опять вздрогнул.

– Вам понравится, – убежденно кивнул покойник и опять сосредоточенно булькнул водой, – я в искусстве третий месяц, а уже по ночам не сплю.

Воду из бутылки он пил осторожно, чудовищно вытягивая губы, опасаясь испортить грим. Смотреть на него было неловко, я взглянул на небо, там собирались тучи.

– А чего не спите?

– Рисунок роли, – он в глубокой задумчивости уставился куда-то себе под ноги.

Я проследил его взгляд. И увидел затоптанные окурки – массовка...

– Обдумываю рисунок роли, – сказал покойник низким значительным голосом.

Я нервно оглянулся, но Насти нигде не было.

– Вы не нервничайте и не оглядывайтесь, массовка как раз здесь собирается, я знаю.

– От сердца отлегло.

– Должен, просто обязан вас огорчить, – покойник жутковато сощурился и склонил голову к плечу, рассматривая меня, – вы не для массовки.

– Не подхожу?

– Если честно, нет!

– Досада! Я надеялся приобщиться… – я хотел добавить «к искусству», но решил, что это прозвучит издевательски по отношении к покойному.

– Вы фактурный, – он улыбнулся белыми губами.

– Какой?

– Большой. Выделяетесь из толпы.

И тут опять заполошно закричали в мегафон, но уже женским голосом с мужскими интонациями:

– Где мертвец бегает?! Премии лишим!

– Я здесь! Здесь! – живо закричал покойник, теряя значительность.

– Четвертый павильон!

Покойник убежал с недостойной смерти суетливостью. Я вздохнул с облегчением, а зря – мне с криком протянули конец пожарного гидранта.

– Тащи, бля, дальше, на!

– Ребята, а вы…

– Не разговаривай, отец, тащи, бля! Там, мать, люди, на, ждут! Четвертый павильон! Куда, бля, мертвеца погнали на убой!

Я поволок гидрант к четвертому павильону, думая о том, что зря я эту сцену сочинил – похороны в дождь. Порожние штампы сплошняком, как говорил режиссёр Немых (Косых, Кривых). Да и сама смерть, по версии Немых (Козлых, Штампых) – штамп.

У меня кто-то принял гидрант и тут же из тревожных сумерек похоронного павильона неожиданно выскочила немецкая овчарка, точнее овчар, и я, замерев от ужаса, услышал:

– Не дергайтесь! Смирно! Стойте! И он не укусит! – предупредила меня хозяйка пса симпатичная, упитанная до гармоничной полноты девушка в очках, нервная, как и её пес.

– Надеюсь на его порядочность, – сказал я, собирая волю в кулак.

В этот момент мне в бок саданули лестницей, прицельно в то место, куда и гробом.

– Чего, бля, встал, стояло?! Отойди, на…

Нас стали обносить лестницей невероятной длины – метров на сто. И весь наш разговор про талоны и помощника режиссёра рабочие несли эту лестницу.

– Вы помреж? Помощник режиссера вы?! – дама с трудом удерживала на толстом поводке своего подозрительного пса. – Нам нужны талоны! – хозяйка пса нервно поправила очки. – В столовую... Где талоны?

Пес вдруг резко оскалил клыки и с недобрым прищуром посмотрел на меня. Овчар смотрел молча, без слов, но в его бесстрашных глазах я отчетливо читал вопросы: «Талоны наши, кобель, где девал, а?! Нюх потерял, да?!»

Скажу сейчас, что я не помреж, и она тут же спустит своего зверя с поводка. С другой стороны талонов на питание у меня не было. Я мгновенно почувствовал себя виноватым.

– Я не совсем помощник…

– Где, мать вашу, наша собака?! – Мегафон зашелся в истерике.

– Собака и я здесь! – закричала хозяйка пса в таинственную траурную темноту четвертого павильона. – Но без талонов на питание мы отказываемся сниматься!

Лестница все-таки закончилась. Подумалось, если лестницу приставить к МГУ, то будет до Луны. 

Меня решительно взяли за рукав, и энергично увлекли в безопасную от пса сторону.

– Быстро сюда! К свету. Сюда. Скорее!

У меня на голове оказалась чёрная фуражка офицера СС. На плечи мне небрежно накинули китель с плетёным погоном. И тут же всё вокруг озарила бесшумная фотовспышка.

– Он может сыграть майора! – уверенно кивнул мне фотограф, странный дядя, по виду – слепой. На фотомастере были надеты чёрные круглые очки незрячего, и было решительно непонятно что он в этих очках различал.

Какая-то дама, пикантно прижимая к пышной мягкой груди кипу бумаг, интимно взяла меня под руку. Во рту у дамы дымилась сигарета, заправленная в мундштук с белой точкой – Dunhill.

– Вы Капустин? – утверждая, спросила дама значительным глубоким голосом, интонациями ее голос был похож на голос живого покойника. – Вы же будете пробоваться, да? На роль майора СС? – она деликатно пыхнула мне в лицо медвяным ароматом отличного табака.

– Подполковника, – уточнил я наобум, – оберштурмбанфюрера.

– Как?! А разве... – дама зашелестела своими бумагами. – Странно…

– И я Морковин, – неожиданно представился я, зарифмовав Капустина.

Меня опять озарила фотовспышка.

– Волосы убрать с ушей… Зоя! – фотограф лениво оглянулся. – Та, что не Монроз!

Какая-то девица (Зоя?) возникшая из ниоткуда, быстро спрятал мои волосы за уши, и опять я был ослеплен фотовспышкой. Я даже не успел возмутиться…

– Ура, – сосредоточенно сказал фотограф.

– Ура-то оно, конечно, ура, – озабоченно сказала дама с бумагами, попискивая изысканным мундштуком, – но у меня тут есть только актёр Капустин. И майор. И нет решительно никакого Морковина!.. И подполковника нет.

Сочувствуя, я пожал плечами немецкого кителя.

– Может быть, вы Морковкин? – дама трагически заглянула мне в глаза.

– Может быть, – засомневался я.

– Морковкин… – она с надеждой стала листать свои бумаги, – вроде был...

Дурдом, подумал я, снимая фуражку. Фуражка была плотная, настоящая. Я передал фуражку фотографу, этому Базилио. И китель снял от Hugo Boss.

– Вы куда это, а?!

– Шнапса выпить, – я нашелся немедленно.

– А пробы? – закричала дама с мундштуком.

Но ей, помахивая фотоаппаратом, ответил этот слепой Базилио:

– Зафиксировано!

Я пошел к машине Насти, выбрав, как мне казалось, наиболее безопасный маршрут.

– Эй, мужик! Выпить хочешь?

За павильоном прятались два неудачника, что тащили бесконечную лестницу.

– Третьим будешь?

– Шнапс? – я удивился, меня первый раз в жизни назвали вот так – мужик.

– Зачем шнапс? – Они тоже удивились. – Что мы – не русские? Водка!

И тут на меня набежала Настя:

– Поехали!

– Наконец-то!

– Ты вымок что ли?

– Вымок... Я тут чуть не погиб… два раза. Или три… Где была-то?

– Чтобы подписать бумаги, режиссер Немых долго заучивал буквы своей фамилии. Он же пишет ещё хуже, чем снимает кино! Ладно, погнали!

В машине я раскрыл пухлую сценарную папку и содрогнулся, прочитав заголовок: «Натэлла и Тбилисские вампиры из Тбилиси». И первые строчки: «Натэлла замедленно оглянулась. Спасения ни было. Из всех сторон на неё наступали жестокие и без пощадные площадные вампиры».

Заявка на сериал была написана левой ногой… отрубленной. Когда «площадные» и «без пощадные», то, разумеется, «спасения ни было». Сценарии, присланные на студию от «свободных» авторов, просил меня просмотреть наш горячий Пирожков Коля, продюсер.

– Чтоб тебе пусто было!

– Не ругайся, – заулыбалась Настя, – Пирог хочет, как лучше.

Мы выехали на субботнюю пустую Мосфильмовскую, и вдруг на Москву – в секунду! – обрушился ливень.

– Режиссёр через «ё» Немых всю смену дождя хотел, – Настя засмеялась, – наверное, уже отсняли под поливальной машиной! Классика!

– Сбрось чуть-чуть, – я немного испугался, – дождь!

На спидометре у нас было девяносто и лило у нас так, что дорогу не видно. Настя кивнула и… стала плавно прибавлять скорость.

– Смотри, – сказала Настя, – после ста теряется ощущение опасности.

– Умереть неожиданно – это счастье, – вспомнил я Цезаря, – может быть, сейчас?

– Со мной – никогда. Я – твой оберег!

Легко подумалось о смерти, сразу же после бессмертия…

Мысли о бессмертии прервал, как мне показалось, истошный звонок сотового телефона.

– Актер Морковкин убивается веником, – проорал в трубку Колька Пирожков, – тебя утвердили! Сразу же! Как только фотограф отпечатал фото фуражки, а в ней – твою гнусную физиономию!

– Кто меня утвердил? Куда?! – ничего не понимая, я забеспокоился.

– Питер Йоркин тебя утвердил, наш режиссер с ZDF! На роль подполковника СС! – Сашка замогильно засмеялся. И вдруг оборвал смех. И зловеще добавил: – Нацик проклятый, рожа твоя фашистская! Я всегда знал, вернее, подозревал... Есть в тебе что-то немецко-эсэсовское! Есть!

(Мосфильм, когда-то в июле, 2006 г.)